Так что он сидел, ключи от машины лежали у него в ладони, подвешенные к большому пальцу. Потом он начал очень медленно пересчитывать свои деньги, так, словно я был самым ненадежным работодателем в Лондоне. Под конец он поднял голову и спросил: «Никаких вычетов за то, что помог Джиллиан с полками?» И по-идиотски подмигнул.

Может я уже говорил, что немного помогал им по дому. Ну кто-то же должен помогать?

Я встал и закрыл дверь. Потом я вернулся к столу и сказал: «Слушай, Оливер, давай так, на работе – только о работе, и ни о чем другом, ОК?»

Я сказал это довольно спокойно и поднял телефонную трубку. Пока я набирал номер, он вскочил и ударил по рычажку. «На работе – только о работе, да?» – повторил он с дурацким смешком, а потом разразился какой-то идиотской тирадой о том, всегда ли А это А, или может иногда А это Б. Ну вы знаете о чем я. Голый онанизм, который выдают за философию. И все то время пока он говорил, он сжимал и разжимал ладонь, в которой были ключи, и думаю именно поэтому я в конце концов не выдержал.

«Слушай, Оливер, у меня полно работы, так что…»

«Так что просто отвали, да?»

«Да, так или иначе, но просто отвали, ОК?»

Он поднялся, все еще глядя на меня, все еще сжимая и разжимая правую руку – есть ключи-нет ключей-есть ключи– нет ключей – как какой-нибудь дешевый фокусник по телику. В то же время он выглядел так, словно хотел произвести угрожающее впечатление, от чего то, что он делал, становилось еще неприятнее. А также глупее. Я ничуть не испугался. Но я был страшно зол.

«Ты же не во французской деревне», – сказал я.

Тут он сорвался и его понесло. Прямо крушение титана. Он весь побелел и взмок. «Она тебе рассказала», – сказал он. «Она тебе рассказала…Она…»

Я не хотел, чтобы он начал оскорблять Джиллиан, поэтому тут я вмешался. «Она мне ничего не рассказывала. Я там был».

«Да неужели, ты, а кто еще?» – не говоря о том, что это был глупый вопрос, он вел себя как ребенок в детском саду.

«Больше никто. Только я. Я все видел. А теперь отвали, Оливер».

Оливер: Невозможно de temps en temps не заприметить, что жизненная мудрость, которую люди копят веками, будь то занудная народная сказка, от которой онемеет задница пока ее слушаешь, нелепая антропоморфная басня о животных или милосердно краткий афоризм из рождественской хлопушки, зачастую как свеча сгорает на самом интересном месте, чтобы не сказать больше. Потрите клише друг о друга и вам не удастся высечь idee recue. Свяжите в вязанку дюжину апофтегм[83]и этого не хватит, чтобы развести костер.

Соберись, Олли, соберись. Сейчас, пожалуйста. Ну что ж, если угодно. Сейчас, которое выражается в одном из наиболее необычных, хотя и широко распространенных нравственных предписаний, а именно – нельзя казнить гонца. А какого дьявола нет, спрашивается? Для этого и существуют гонцы. И не надо мне тут рассказывать про то, что гонец не виновен. Он еще как виновен: он испортил вам весь день, почему это должно сойти ему с рук? Кроме того, гонцы идут по грошу за пару. Если бы не так, то они были бы не гонцами, а генералами или политиками.

Знала ли она? Приходится признать, это – вопрос вопросов. Я признаю, что десять лет назад я поднял руку на прекрасную Джиллиан, с чьей головы с тех пор не упал ни один волосок. Обстоятельства, если вы припоминаете, были в высшей степени провокационные. Она вела себя в высшей степени провокационно, она, которая так тонко умеет обращаться с людьми (речь идет о сонме персонажей, объединенных простым именем Оливер). Джиллиан – приверженица очень мягкого подхода в семейных делах. В тот раз нет. В тот раз она язвила, кусала, жалила так, как никогда до, и никогда после, и я ударил ее. Я сдал гектары высоко-нравственных просторов, не говоря об остальном. А Стюарт наблюдал из какой-то темной норы или вонючей помойки, о расположении которой он умолчал.

И снова вопрос: знала ли она? Слышно как эхо повторяет смех другого. Это правда, что с точки зрения науки вероятность человеческой жизни во вселенной, необходимого соединения квазаров и пульсаров и Джонни Кварков и амебообразного семени и чего бы то ни было – мои познания в физике всегда были довольно приблизительны – составляет несколько миллионов триллионов к одному (кстати, то же с математикой). Но ваш смышленый букмекер возможно укажет вам на приблизительно такую же вероятность того, что Стюарт окажется в далеком Лангедоке, доселе ему неизвестном, именно в тот самый миг в истории вышеупомянутой вселенной, когда Олли спровоцируют совершить единственный и горько оплакиваемый акт домашнего насилия. Итак, она спланировала это. И она спланировала все это ради него. Она разыграла эту ложь, она готовилась к ней, и ей было безразлично, что мне придется с этим жить.

Правда всегда выходит наружу, ведь так, приятель? Ага, слышу ваш ликующий возглас – Олли, перед лицом кризиса цепляется за ту самую накопленную веками народную мудрость, о которой вроде бы высказывался так презрительно. Что ж, снова мимо, тупица. Дело в том, что как в один голос утверждают историки, философы, беспринципные политики и любой, у кого хоть немного варит башка, правда в большинстве случаев не выходит наружу. В большинстве случаев она остается внутри, до того дня, когда ее погребут вместе с нами. Таково мрачное правило. Но в настоящем, весьма редком случае, и не делая из этого никаких обобщений, правда действительно вышла и оказалась настоящим дерьмом.

Джиллиан: Стюарт занимается тем, что прибивает полки. Кажется Мэри и правда к нему привязалась. Когда он работает дрелью, она закрывает уши ладошками и визжит. Стюарт просит ее подавать ему отвертки, шуруповерты и другие инструменты, и когда у него оказываются заняты руки, держит их во рту. Он поворачивается к ней – во рту четыре отвертки, и она улыбается ему в ответ.

Мадам Уатт: Я им позвонила. Трубку взяла Софи.

– Привет, бабушка, – сказала она. Хочешь поговорить со Стюартом?

– Почему ты думаешь, что я хочу поговорить со Стюартом?

– Он прибивает полки.

Я знаю, она еще только ребенок, но пусть даже так, я не думаю, что это самый логичный ответ на вопрос, который мне приходилось слышать. Французский ребенок конечно сразу бы понял, что значит «почему».

– Софи, мне не нужно прибивать полки.

Ведь если им не показать пример, они никогда не поймут, что такое логика.

Последовало молчание. Я могла слышать, как она пытается сообразить, что от нее хотят.

– Мамы нет дома. А папа в Линкольншире. Выкапывает морковку.

– Передай маме, чтобы она мне перезвонила, когда вернется.

Нет, правда. Эти англичане…

Стюарт: Я вдруг понял, что они имели ввиду, когда говорили о старых обоях. Собственно дело не в обоях, по сути дела последние жильцы закрасили стены поверх обоев, так что все стены белые, за исключением нескольких желтых кусочков Целлотейпа, оставшихся после того, как они сняли свои плакаты.